Stfw.RuХарольд Джеймс
Фото: ALEX WONG/Getty Images
Прошло чуть больше недели с момента инаугурации Дональда Трампа, а его администрация уже дала понять, что она готовится к глобальной экономической войне. Валютная война, которую планирует Белый дом, явно нацелена не только на Китай – которого давно подозревают в «жульничестве» ради победы в глобализированной игре – но и на Германию: во вторник Питер Наварро, глава нового Национального совета по торговле, заявил, что Германия использует свою валюту, чтобы «извлекать выгоду» как из своих соседей, так и из Соединенных Штатов. Белый дом очевидно думает о Европейском Союзе и о валютном союзе, который создал евро, как фактически о механизме защиты германских интересов и расширения германского влияния – как об инструменте Германии, как выразился сам Трамп.
Этот страх перед Германией является одновременно бредовым выражением паранойи и идеей давнего происхождения среди некоторых господствующих экономистов и политических руководителей. Никто не сомневается, что у Белого дома имеются в его распоряжении средства, чтобы заставить Германию изменить ее экономическую политику – включая ее приверженность евро, который связывает вместе в настоящее время Европейский Союз. Более того, администрация Трампа уже делает именно это.
Первой версией такой критики, направленной на Германию, была критика в конце 1970-х, в то время внимание было сосредоточено на Европейской валютной системе (ЕВС), которая предшествовала появлению евро. ЕВС являлась системой с фиксированным обменным курсом (но регулируемым), которая воспроизводит большинство отличительных признаков глобальной бреттон-вудской системы, созданной в 1944 году, и задумывалась европейцами как непосредственная реакция на злоупотребление долларом США со стороны президента Джимми Картера. Слабый доллар направил потоки капитала – краткосрочных денег – в Германию, подняв стоимость немецкой марки по отношению к французскому франку и сильно осложнив торговые отношения внутри европейского таможенного союза.
Но всегда существовало подозрение, что Германия пытается получить долгосрочные торговые преимущества от привязки валют. В начале 1980-х бывший британский лейбористский политик Денис Хили убедил самого себя, что ЕВС является германским рэкетом после того, как тогдашний германский министр финансов Манфред Ланштейн сказал ему, что Германия ожидает получить конкурентное преимущество посредством ограничения пределов девальвирования других валют; так как в Германии был более низкий уровень инфляции заработной платы, чем во Франции, и намного более низкий ее уровень, чем в странах Средиземноморья, то привязанная валюта гарантировала увеличение активного сальдо внешнеторгового баланса – за счет бедственного положения в других странах. Намек заключался в том, что ЕВС, а позднее и евро, позволит Германии добиться успеха в достижении экономического превосходства в Европе в конце 20-го века и в новом тысячелетии, в то время как аналогичный германский военный план потерпел неудачу столетием ранее.
Странным в этом толковании является то, что оно намного больше распространено в Британии и в Соединенных Штатах, чем в континентальной Европе. Если целью немцев была узурпация власти, то разве другие страны не увидели бы признаки этого подлого плана? И, что важнее, если бы это действительно было стратегией, то она была бы довольно недальновидной (не сильно лучше катастрофического плана Шлиффена 1914 года, чтобы нанести поражение одновременно и Франции и России). Ввергание своих соседей в государственное банкротство не является хорошим способом построения какого-либо стабильного процветания.
С немецкой точки зрения, цель создания единой валюты заключается не только в упрощении обычных операций, но и в снятии подозрения в торговых преимуществах, когда непривязанные валюты движутся друг против друга. Например, в 1992-1993 годах, когда Испания и Италия вышли из ЕВС, французские фермеры сразу же начали требовать защиты от более дешевого вина с юга.
Предыдущие американские администрации – включая администрацию Барака Обамы – долгое время беспокоились в связи с размером германского профицита счета текущих операций: переизбытка инвестиций со стороны немцев за границей, соответствовавшего той величине, что они недопотребляли в виде товаров и услуг. Но они понимали это иначе — не столько как свидетельство торговых манипуляций, сколько как неверный подход к экономической политике, которая создавала ограничение для мировой экономики в целом. Вашингтон все же пытался противодействовать этому. На саммите «большой двадцатки» в Сеуле в 2010 году была короткая, но неудачная попытка со стороны Соединенных Штатов предложить ограничение размера профицита счета текущих операций 4 процентами ВВП. Профицит Германии вскоре превысит профицит Китая в абсолютном значении, а по доле ВВП он теперь намного больше. МВФ оценивает профицит счета текущих операций Германии в 2017 году на уровне 8,1% ВВП, в то время как профицит Китая составит лишь 1,6%.
Критика Наварро «заниженного курса евро» заключается в том, что валютный союз является постоянным способом удержания того, что на самом деле является немецкой маркой, на более низком уровне, чем это должно быть. В качестве альтернативы есть все основания посмотреть на Швейцарию, чья растущая за счет экспорта экономика имеет сходства с германской экономикой и которая также имеет большой профицит текущего счета. С момента финансового кризиса швейцарский франк значительно укрепился и по отношению к доллару, и к евро. Какое-то время швейцарский Национальный банк пытался не давать франку укрепляться, привязав его к евро на уровне 120, но он отвязал его в январе 2015 года (хотя банк по-прежнему проводит интервенции, чтобы остановить слишком быстрое укрепление валюты). Однако его профицит текущего счета все такой же огромный — больше по доле ВВП, чем у Германии, в размере 8,95 процентов, прогнозируемых на 2017 год.
Словом, сальдо текущего платежного баланса Швейцарии отражает большие дисбалансы между высоким уровнем сэкономленных средств и низким уровнем внутренних капиталовложений — а не просто торговые манипуляции. И это нелегко отрегулировать даже таким повышением курса валюты, какой предприняла Швейцария, что вызвало острую боль в некоторых важных секторах ее экономики, включая туризм, а теперь еще и в часовой промышленности.
Динамит в случае с Германией заложен во внутренней политике. Для того, чтобы остановить укрепление франка, швейцарский центральный банк провел интервенцию, чтобы приобрести иностранные активы, в основном государственные облигации стран еврозоны — это как Китай покупает казначейские обязательства США. И у Германии также есть эквивалент в еврозоне: германский центральный банк наращивает требования к южной Европе в европейской системе расчетов TARGET2. В конце 2016 года они составили 754 миллиарда евро, это больше, чем максимальное значение во время кризиса евро в размере 751 миллиарда евро в августе 2012 года. Целью в данном случае является не удержание германского обменного курса валюты от повышения (это невозможно сделать, так как это валютный союз), а удержание еврозоны от распада.
Счета Германии в системе TARGET2 являются не преднамеренной политикой Берлина, а следствием утечки денег из южной Европы после попытки ЕЦБ простимулировать там экономический рост посредством покупки активов (количественное смягчение). А это количественное смягчение является результатом давления со стороны южной Европы — а также со стороны Соединенных Штатов — предпринять что-то, чтобы спасти евро. Так что германские требования возникают из-за присущей системе логики, а не потому, что германское правительство или центральный банк пытается чем-то манипулировать.
Требование Наварро и Трампа настолько эффективно, потому что оно указывает на глубинную слабость германской позиции. Наращивание требований Германии в системе TARGET2 к южной Европе является намного более сомнительным и более непопулярным в Германии, чем долларовые активы Китая или резервы Швейцарии в этих странах. Немцы не обеспокоены тем, что они слишком успешны как экспортеры, но они глубоко озабочены качеством покупаемых активов за счет активного сальдо текущего платежного баланса: бумаги высокорисковой ипотеки США до 2008 года, долговые обязательства южной Европы после финансового кризиса. Германским налогоплательщикам выставят потенциально большой счет, но этот счет будет подлежать уплате только в том случае, если рухнет евро.
В действительности американская атака подыгрывает внутренней политике Германии и критикам Ангелы Меркель, и готовит почву для предвыборной кампании, в которой борьба развернется вокруг двух политических курсов — в отношении евро и беженцев — по которым американское правительство будет играть оппозиционную роль. Вероятный новый посол США в ЕС Тед Мэллок говорит, что он бы поставил на крах евро, и что он хочет «играть на понижение евро».
Но какими будут последствия разрушения евро? Это ослабит Европу как конкурента, но также сделает ее более нестабильной, так как будет снова высвобождено старое соперничество между странами. В прошлом американцы рассматривали Европу как полюс стабильности в изменчивом мире. Новая стратегическая концепция хочет европейской нестабильности, как политической, так и экономической. Конечным результатом станет Европа, которая будет более беспокойной — более того, более похожей на Америку Дональда Трампа. Открыть ссылку через Google Translate
