Stfw.RuАлександр Трушин
Двадцать пять лет назад в «Огоньке» вышла статья под названием «Кухаркины дети». Автор — Исак Фрумин, бывший тогда директором красноярской экспериментальной школы «Универс» (сейчас он научный руководитель Института образования НИУ ВШЭ), писал о новом для нашей страны явлении — расслоении школ. Отвращение к косной и догматичной советской школе было так велико, что состоятельные люди переводили детей в частные — там и условия были получше, и учителя не церберы, и программы экспериментальные. В массовых государственных школах, диагностировал тогда Фрумин, остаются в основном дети из низов общества. Казалось, государственным школам предстоит превратиться в резервации для «кухаркиных детей» с соответствующим уровнем образования и преподавания.
Исак Давидович, похоже, оказался прав: четверть века спустя мы действительно получили социальную сегрегацию в системе школ. Только теперь бизнесмены и чиновники отдают детей не в частные, а в элитные государственные учебные заведения, попасть в которые ребенку (и родителям) «со стороны» практически невозможно.
Вместе с экспертом «Огонек» попытался понять, какой же поворот за четверть века у нас во всеобщем образовании случился.
«Они не видели во мне ресурса»
Чиновники уверяют: никаких фильтров и барьеров, все равны, всего-то надо — записать чадо в престижное учебное заведение через интернет-портал госуслуг, что каждый может. Это действительно может каждый. Но потом родителей вызовут на собеседование, чтобы понять, чем они могут быть полезны школе, и лишь после этого начнут проверять, что знает и умеет ребенок. А проверка будет либо благожелательной, либо, как бы это помягче сказать, пристрастной.
В редакцию пришло письмо от женщины, которая устраивала сына в 1-й класс топовой школы. Первый вопрос, который ей задали: «Ваш ребенок умеет читать и писать?» Мама была «продвинутая» и ответила грамотно: «Стандарты дошкольного образования не предусматривают обучения навыкам чтения и письма, а только лишь развитие детей». Тогда ей объяснили, что методики учителей начальных классов в этой школе рассчитаны на подготовленных учеников и с ее ребенком отдельно никто заниматься не будет: «Вашему мальчику будет трудно соперничать с более успешными сверстниками». «Но может быть,— спросила мама,— можно отдать ребенка на подготовительные курсы?» «И там тоже требуется умение читать,— был ответ.— Можем взять в группу подготовки к подготовительным курсам».
Почитайте, что пишут на родительских сайтах о приеме детей в «элитные» 1-е классы, и не только в Москве. В процессе отсеивания ненужного школе контингента спрашивают не только о навыках чтения и письма письменными буквами (не печатными) без ошибок. Надо еще отвечать на вопросы типа: «Что общего между ежом и молоком?» Правильный ответ для тех взрослых, кто затруднился с ответом: еж — млекопитающее.
Вообще-то конкурсный отбор детей в 1-е классы… запрещен Законом об образовании. Но в 5-10-е классы лицеев и гимназий отбор учеников по конкурсу не запрещен. Поэтому именно на входе в эти «лучшие» школы и устраивается отбор — и учеников, и их родителей.
Учителя элитных школ говорят: «Мы принимаем только детей с ярко выраженными способностями». Родители тех, кто остался за бортом, убеждены: это неуклюжее оправдание, чтобы под видом якобы талантливых детей принимать состоятельных и «своих». Тем более что первое правило педагогической психологии гласит: способности детей (математические, художественные, научные и др.) развиваются только в деятельности. Их нельзя выявить за полчаса общения с ребенком.
Галина Чередниченко, ведущий научный сотрудник Института социологии РАН, говорит: «Учителю легко и приятно работать с более продвинутыми учениками. Именно они быстро и адекватно усваивают учебный материал и отвечают учителю своими успехами. Учителя считают, что есть дети способные и мотивированные и есть неспособные и немотивированные. А то, что способности могут быть не только врожденные, но и приобретаться в процессе социализации ребенка, это их мало интересует».
Так и получается: школа отбирает не способных детей, а семьи, родителей, которые могут в силу своих материальных или статусных возможностей обеспечить успешную учебу ребенка. Ну и попутно помочь школе. И сейчас уже речь идет не о жалком взносе 50 тысяч на художественное панно в актовом зале или строящийся спортзал (это тоже уже в прошлом). Теперь руководство школы интересуют связи родителей и их возможности в высоких кабинетах. Как сказала одна знакомая, забравшая дочь из топовой школы, куда до этого устроила ее по большому блату: «Когда я приходила в школу, учителя смотрели мимо меня. Они не видели во мне никакого ресурса». И ведь эта мама была не уборщицей и даже не обычным бухгалтером или инженером, а известным арт-дилером…
Что же касается ухищрений, на которые идут родители, чтобы запихнуть ребенка в элитную школу… Ирина Абанкина, директор Института развития образования при НИУ ВШЭ, рассказывает о результатах исследований института: чтобы попасть в престижную школу в центре, родители регистрируют детей в нужном микрорайоне. Есть бабушки, и есть работники ДЕЗов, готовые оказать такую услугу. За деньги, разумеется. Стандартная такса — 1 млн рублей. Для особо одаренных…
Сильного поддержи
Еще несколько лет назад от Минобра было невозможно добиться даже перечня, не то что рейтинга хороших школ. А на все обращения журналистов в министерстве и Рособрнадзоре отвечали: мы не хотим, чтобы сравнивали школы по результатам ЕГЭ или по победам в предметных олимпиадах. Это личные достижения учащихся. Поэтому показатели ЕГЭ даже исключили из списка критериев деятельности губернаторов.
Сейчас ветер изменился, и список лучших учебных заведений страны — не тайна. Рейтинг лучших школ презентуется с большой помпой и самим министром образования. А лучшие среди сельских — это девять школ под N 1 в разных районах Краснодарского края.
Главные критерии при определении места школы в рейтинге — высокие баллы ОГЭ (9-й класс), ЕГЭ и число победителей предметных олимпиад. Правда, итоговые баллы в рейтинге не выставлены, просто написано, что вот эти школы — лучшие. И все. Доверьтесь составителям. Качество образования в школе? Этот деликатный вопрос остается в стороне: составители рейтинга ориентировались только на результаты детей, а это не одно и то же. А уж каким образом ученики получили высокие баллы — это история каждой конкретной семьи. И вряд ли кто-то будет спорить, что с каждым годом репетиторы сопровождают наших детей в учебе все раньше и раньше. Вот и колумнист «Огонька» Маша Трауб пишет: репетиторы пришли уже в начальную школу (N 45, 2016, «Дайте списать!»). Если ребенок сам с учебным материалом не справляется, его из хорошей школы отчисляют, чтобы не портил картину успеваемости. И почему-то ни у кого не возникает вопроса: что это за учитель, который не может научить? Главное отличие «лучших» школ от других — это обильное финансирование. Вроде бы Закон об образовании установил единый нормативно-подушевой принцип: сколько учеников — столько и денег. Однако единство — кажущееся. «Фактически,— говорит Сергей Косарецкий, директор Центра социально-экономического развития школы Института образования НИУ ВШЭ,— для отдельных топовых школ финансирование выше, чем для основной массы. Такая школа получает дополнительные средства за счет других источников, разного рода грантов, целевых субсидий и т.д. Кроме того, эти школы в первую очередь обеспечиваются современным оборудованием».
Обычным школам это недоступно. Хотя это тоже не новость: у нас еще со времен национального проекта «Образование» (2005 год) утвердилась практика поддержки сильных — дополнительные деньги давали все тем же «лучшим» школам и «лучшим» учителям.
Фактически государственные школы выстроены сегодня по статусному ранжиру, параллельно вертикали власти. На вершине Президентский лицей N 239 в Санкт-Петербурге — 1-е место в рейтинге. Дальше лицеи, гимназии и школы, имеющие учредителей рангом пониже, но тоже с хорошим финансированием, соответствующим статусу учредителей. Федеральная вертикаль плавно переходит в региональную: школы под патронажем губернаторов называют «губернаторскими», ниже — школы, опекаемые районной администрацией…
Между тем девять лучших школ N1 в Краснодарском крае, попавших в нынешний рейтинг, свидетельствуют, похоже, об одном: районные власти всем школам обеспечить достойные условия не могут, зато одну образцово-показательную создать в состоянии. Туда и идут ресурсы из районного бюджета. А на самом дне остаются обычные массовые школы, которым, кроме нормативно-подушевых денег и «кухаркиных детей», не достается ничего.
Казалось бы, что тут удивительного. Если не кривить душой, элитарное образование было в стране всегда. Да и как без него, если, как говорят эксперты, у нас и сейчас считают, что обучение в элитных школах обеспечит в будущем эффективное управление государством. Да и можно ли совместить требование высокого качества образования и массовую школу?
Исак Фрумин, со статьи которого мы начали разговор, поясняет: «Конечно, создание элитных условий для детей из богатых и культурных семей за государственный счет — дело неправедное. А вот вопрос об особых школах для талантливых детей непрост. В скандинавских странах вообще запрещается отбор детей в школы по способностям. В идеальной системе образования каждый ребенок должен иметь возможности для максимального развития способностей. В большинстве стран существуют особые программы и школы для особо одаренных. Но известно: когда элитных школ становится много (уточним, что по списку Минобра таких школ у нас аж 500, а в Москве 400.— „О“), это опасно, потому что прием детей все больше определяется не талантливостью, а возможностями семей подготовить ребенка к вступительным испытаниям».
По закону селекции
По словам Сергея Косарецкого, «усиливается социальное расслоение школ. Если внимание властей приковано к топу — всероссийскому или региональному, то без внимания и поддержки остаются школы, не приносящие имиджа, а следовательно, и без дополнительных ресурсов из бюджета, они властям не интересны».
Галина Чередниченко дополняет: «У нас все больше и больше происходит поляризация образовательной системы. На одном полюсе — элитные школы. На другом — школы отрицательной селекции, расположенные на окраинах городов, в экономически и социально обделенных районах. Они остро нуждаются в дополнительной материальной и педагогической поддержке. Но ее нет».
Топовые школы закрыты для социологических исследований. А они нужны, чтобы иметь представление, насколько школа отвечает потребностям общества. Галина Чередниченко рассказывает, что в 1990-х и в начале 2000-х годов московский комитет по образованию разрешал ученым изучать социальный состав учеников, социологи опрашивали старшеклассников, в какие вузы хотят поступать, какие профессии выбирают. Ученые на протяжении многих лет получали данные, необходимые прежде всего самой школе. Хотя бы для того, чтобы понять, насколько адекватно она отвечает на запросы родителей. Сейчас официального запрета нет, но и разрешений на исследования не дают. Последнее такое исследование Институт социологии РАН провел в 2004 году.
Чего боятся образовательные начальники? Судя по всему, одного — документального и статистического подтверждения: школа за последние годы стала, пожалуй, самым недемократичным местом в нынешней социальной конструкции. За государственные деньги и при помощи административного ресурса создаются инкубаторы «для своих». При этом «свои» объявляются более способными и талантливыми. Чтобы подтвердить особые дарования своих учеников, у элитных школ есть свой набор аргументов: большое количество победителей предметных олимпиад и высокие баллы ЕГЭ. А для этого надо отобрать толковых ребят, чьи родители в состоянии оплатить репетиторов.
Топовые школы скорее вольно, чем невольно, отсекают детей, с которыми учителям надо много и упорно работать. Хотя известно: педагогика движется вперед именно работой по развитию ребенка. На этом направлении делаются открытия и прокладываются новые дороги. Ушинский создавал свою педагогику для народных школ, а не для элитных. Макаренко из малолетних беспризорников выращивал достойных граждан. Монтессори, Штайнер, Френе в начале ХХ века работали с детьми рабочих и крестьян и делали их успешными в жизни.
Этой же задаче, кстати, служили и образовательные стандарты, когда их только начинали вводить. Казалось: стандарт обеспечит общий уровень качества образования для всех и даст возможность получить дополнительные образовательные услуги тем, кто готов платить. Но дьявол, как известно, кроется в деталях. Мы получили единые образовательные программы во всех учебных заведениях (которые придавили и лишили конкурентных преимуществ частные школы). И так как в стандартах не были прописаны условия учебы (а именно — стандартный библиотечный фонд, компьютерное обеспечение, оборудование лабораторий, спортзалов и т.д., а только регламентировались сами программы — это действительно гораздо дешевле, чем обеспечить всех учеников возможностью заниматься физкультурой, скажем, в бассейне), результатом стало беспрецедентное расслоение школ. Последние стали обеспечивать эти самые условия за счет родителей и административного ресурса.
«Мы должны понимать: „качество образования“ и „условия обучения“ — это не одно и то же,— говорит Исак Фрумин.— Почему элитная школа должна отличаться тем, что в ней есть бассейн, а в обычной школе — нет? Ситуация, когда одни дети учатся во дворцах, а другие в хижинах, для цивилизованной страны совершенно недопустима. При этом надо понимать: есть особо одаренные дети, для обучения которых требуются действительно особые условия, особые программы и специально подготовленные учителя. И за это должно платить государство. Никто ведь не возражает против того, что в музыкальной школе при консерватории педагог занимается индивидуально с каждым учеником. Но у нас сейчас разговор о другом — общем подходе к проблеме. И тут все очевидно: неравное распределение ресурсов между элитными и массовыми школами вряд ли можно считать разумным и оправданным. Если родители хотят, чтобы их дети в общеобразовательной школе получали больше услуг, чтобы у них по сравнению с обычной программой было больше учебных предметов, чтобы в классе было пять учеников — ну пусть они за это и платят. Частным элитным школам».
В странах, тратящих на образование 5 процентов ВВП (у нас, как известно, 3 процента, и не ВВП, а госбюджета), давно поняли, что государство должно поддерживать не элитные школы, а те, что работают в сложных социально-экономических условиях, учат трудных детей и показывают хорошие результаты. Это и есть лучшие школы. Специалисты их называют резильентными. Но в нашем Министерстве образования даже слова такого не слышали, в чем откровенно призналась министр образования Ольга Васильева.
Удивительным образом курс на импортозамещение коснулся и школьного образования. Возвращение из зарубежных учебных заведений детей политической и деловой верхушки совпало с окончательным формированием и окукливанием системы элитного образования в России. Совпало не случайно: богатые чиновники федерального и регионального уровней ориентируются именно на рейтинговый список элитных школ. Именно сюда большинство из них переводит своих детей из-за границы. Это раньше «золотые» дети учились в элитарных частных школах с международными программами (о чем и писал 25 лет назад Фрумин), которые, в частности, давали право поступать напрямую в зарубежные вузы (вступительные взносы в такие школы доходили в середине 90-х до 50 тысяч долларов, не считая ежемесячной платы до тысячи долларов). Сегодня отпрыски состоятельных людей учатся в государственных школах. Упрекнуть в этом трудно: зачем платить, если можно учить наследника имени, чести и состояния за счет бюджета?
При таком тренде, однако, очевидна и другая сторона «процесса»: топовые школы стали чем-то вроде привилегий, к которым привыкли сильные мира сего,— как дорогой служебный автомобиль, хорошая и бесплатная медицина, бесчисленные бонусы или безвозвратные субсидии на улучшение жилищных условий. И как с этим согласуется гарантированный Основным законом равный доступ к образованию?
Казалось бы, совсем недавно мы с удовлетворением отмечали: ЕГЭ на самом деле дал возможность ребятам из регионов поступить в лучшие вузы страны. Но форточка, похоже, была открыта недолго: высокий результат ЕГЭ, гарантирующий студенческий билет в хорошем институте, теперь можно получить только в топовых школах. Эксперты говорят: не более 10 процентов выпускников школ получают баллы ЕГЭ выше 85. Социальное происхождение и место рождения опять стали границей отсечения. Но организаторов процесса такой разворот не тревожит. Напротив, достигнутым теперь гордимся, вот и рейтинг «лучших школ» презентован.
Чтобы попасть в престижную школу в центре, родители регистрируют детей у местных жителей. За деньги, разумеется. Стандартная такса — 1 млн рублей. Для особо одаренных…
А ведь действительно — достижение!..
